Сказка про гончара Якобуса

   

Сегодня я расскажу вам историю про гончара Якобуса и чудесные события, которые с ним однажды случились. Но терпение, дорогие любители сказок, всему свое время. История эта начиналась издалека и совершенно обычным образом.

Жил-был в ремесленной слободе гончар Якобус. Трудился он в поте лица от восхода до заката в своей просторной мастерской, создавая все новые изделия из глины. Месил ее гончар в огромном корыте, – а я вам скажу это дело непростое – тут много сил и трудолюбия надо, потому и не каждый гончаром становится, а только каждый надцатый в ремесленной слободе.

Лепил Якобус мастерски – на заказ мог создать самую диковинную штуковину, каких не только в слободе, но и в дальних странах никто не видывал. Люди только диву давались, как он всю эту невидаль придумывает. Но справедливости ради надо сказать, что и с натуры у него похоже получалось. Вот посмотришь на статуэтку – и сразу видно – да, это вот с хитрым прищуром – сосед Якобуса, а вот этот мохнатый кот – кот соседа Якобуса. Изделия он делал небольшие, но планы уже созрели огромные.

Но вот незадача – тут и случилась у Якобуса, как говорят бывалые гончары, сырая полоса. А дело было так.

Решился Якобус сделать большую и затейную статую, чтоб украсила она ремесленную слободу, чтоб смотрели люди, дивились и радовались, что можно такое чудо руками ловкими сотворить.

Взял он свою тележку и привез лучшей глины из дальней пещеры. Пещера та была странная – тепло там было даже зимой, и звуки разносились – как будто сама земля во сне храпит. В слободе гуляла молва, что пещера та была непростая, но Якобус во все эти россказни не верил, а верил только в свое трудолюбие, и в то, что если долго мучиться, то статуя достойная получится.

Ну так вот, замесил Якобус огромное корыто добытой глины, тщательно перемешал, щепотку секретную добавил и давай лепить горбатого – только искры во все стороны летели. Лепил Якобус не покладая рук три дня и три ночи – не ел, не пил, не спал, еле на ногах держался, но глаз горел: чуял – все правильно лепит, будет статуя ему и всей всей ремесленной слободе на радость и удивление. И было чему удивляться – не видывал никто такого Чуда-Юда: с тремя пастями распахнутыми; шестью глазищами суровым; крыльями, как у гигантской утки; горбом во всю спину, поверх которого гребень зубчатый шел; с лапищами, как корни дубов вековых и хвостом-булавой! Такое огромное это Юдо, что пришлось еще три раза в дальнюю пещеру за глиной ездить. И так у него хорошо получилось, как будто Чудо-Юдо и впрямь в мастерскую притопало Якобуса навестить. Все только ахать и могли, как же Якобус выдумал такое несусветное диво-дивное. Слобода ремесленная гудела, как пчелиный рой по весне, в ожидании такой-эдакой невидали!

И вот уже оставалось последние чешуйки отшлифовать и обжечь статую, чтобы застыла она на века в своем удивительном совершенстве, но не тут-то было. Не успел Якобус дров собрать, как прознали про чудо-статую в важной слободе...

Рано утром, на восходе четвертого дня, вдруг пришел к нему заказчик из важной слободы – такой с рыбьими глазами и странными усами – и властно, тоном, не терпящим возражений, приказал слепить усача, а то запретит статую ставить в ремесленной слободе, и баста! И чтоб из лучшей глины, и чтоб вынь да положь!

Якобус горестно вздохнул, – глина-то в огромном корыте вся на Чудо-Юдо ушла, – посмотрел с тоской на свое творение и взял от него материала в нужном количестве, – как по волшебству из-под его рук появлялся такой усатый Усач, что любого усача мог переусатить.

Но не успел Якобус глину со лба вытереть, как уж пришел к нему, вальяжно перекатываясь с ноги на ногу, круглый толстяк и заказал слепить толстяка. Якобус снова взял глины от Чуда-Юда и вылепил такого распузатого Толстяка, что даже сам заказчик себя начал недостаточно толстым чувствовать.

Но не успел Якобус руки об фартук вытереть, как уж в дверях мастерской появился крючковатый нос, а за ним следом и его обладатель, которому вот вынь да положь носача, чтоб за версту было видно его носатость. И вот уже Якобус снова взял глину от Чуда-Юда, и из под его ловких рук появился такой крючконосый Носач, что утер бы нос любому носителю носа.

Но не успел Якобус воды хлебнуть, как уж на пороге появился бородатый заказчик, который, лохматя бороду, потребовал увековечить в глине бородача, чтоб всем понятно было, кто тут всех бородее…

Вот уж и вечер наставал, а заказчики все шли и шли – кто бровями удался, кто лбом гордился, а кто вовсе такими делами, что приличный человек вслух и не вымолвит.

И продолжалось так до тех самых пор, пока вся глина от Чуда-Юда не закончилась, а вместе с ней и терпение Якобуса – столь же большое, сколь и корыто, в котором он глину эту давеча вымесил.

А самое смешное, что важные заказчики перли к Якобусу с такой скоростью, что ни одной статуэтки он обжечь не успел – так и стояли они сырые, с укоризной посматривая на уставшего гончара, который уже еле держался на ногах и очень хотел всласть выспаться, досыта поесть, да и семью пора было повидать – жил он через дорогу от мастерской.

Посмотрел Якобус на сырую глиняную армию важной слободы: перед ним строем стояли Усачи, Носачи, Бородачи, и прочие узколобые Толстяки, увековеченные его талантливыми руками. Да вот беда – не было, конечно, среди них никого, похожего на Чудо-Юдо, и потешить эти изделия могли бы разве что своих заказчиков. Эээх, Чудо-Юдо, не стоять тебе в ремесленной слободе, не радовать людей трудолюбивых, не удивлять гостей заморских!

Посмотрел Якобус на все это и вдруг горько заплакал, размазывая глину по щекам. И знаете, никто в ремесленной слободе его за это не осудил. И что же тут сказочного? – спросите меня вы. А вот терпение, мои дорогие любители сказок, всему свое время.

Недолго плакал Якобус – гончары вообще-то народ суровый, тертый, но покатилась его самая соленая слеза из ремесленной слободы, подпрыгивая на булыжной мостовой, в ту дальнюю пещеру…

А над городом уже взошла луна, жители его тем временем спать ложились – забывались крепким сном усталые ремесленники, ворочались на пуховых перинах в важной слободе. Уж и гончару нашему давно пора было отдохнуть.

Помыл Якобус руки от глины, умылся, жадно хлебнул водицы и осмотрелся – не было ни малейшего желания эту сырую армию обжигать и увековечивать.

Махнул он в сердцах своей талантливой рукой, топнул ногой и уж хотел навсегда закрыть дверь мастерской, пойти домой, а потом в землепашцы... но тут раздался страшный грохот…

– Апчхииииииииииииии, – раскатилось по просторам так, что птицы в панике взлетели с деревьев, и, горланя, носились взад-вперед, сбивая листья с деревьев!

– Апчхииии, – разнеслось снова ревом ста слонов, – просыпался встревоженный город: подняли головы с подушек ремесленники, затряслись кровати в важной слободе.

Тут задрожала гулко земля, поднялся дым коромыслом, посыпались искры...

Бух... Бух... Бух... Бух... – раздавалось все ближе и ближе, – да так мощно, что посуда в шкафах зазвенела, и даже хрусталь во властной слободе из сервантов посыпался. Сквозь клубы дыма разглядел Якобус смутно знакомые черты – кто-то горбатой глыбой возвышался над городом, загораживая луну, шесть глазищ суровых по-доброму смотрели на Якобуса, а три распахнутые пасти издавали тот самый рев, который прозвучал в ушах Якобуса слаще, чем любые сладкозвучные песни.

– Яяякобус, – проревело Чудо-Юдо (а это было именно оно), – ну и едкие у тебя слезы, – я уж обчихалось все! Сплю себе в пещере, никого сто лет не трогаю – и тут слеза мне в ноздрю! Аапчхи, – чихнуло в подтверждение Юдо, попутно поджигая соседский сарай.

– Ээ… – у Якобуса отвалилась челюсть, и он не мог вымолвить ни слова.

– Чего грустил–то, муки творчества одолели? Где тут твоя мастерская – пора посмотреть, чего ты там наваял, Паганини! Раз уж разбудил – давай показывай! – Чудо-Юдо с диким грохотом протопало в мастерскую, снеся напрочь входную дверь и часть стены.

– Эй, Чудо! – возмущенно и немного испуганно пробормотал Якобус, не ожидая от гостя ничего хорошего.

– Ну и где? – беззлобно вопросило Чудо-Юдо, озирая готовые на продажу штуковинки и ненароком сминая всю сырую коллекцию из важной слободы. – Якобус, где твой шедевр-то?

– В караганде! – неожиданно вспылил Якобус, наблюдая, как ловко Юдо своими лапищами мнет глину из своей пещеры. – Пришли ко мне из важной слободы, лепи, говорят, про нас, а то не видать никому статую, и баста!

– Бастаа?! – рассвирепело чудище, переходя на громоподобные звуки, – Какая еще баста, я сейчас покажу тут всем басту! Где эти твои из важной слободы? Усачи, Носачи, Бородачи, и прочие Нюхачи?!

– Юдо, дорогой, успокойся, – запереживал Якобус, – да ну их, пусть себе спят спокойно! Давай лучше сядем, поговорим с тобой, чайку попьем с пахлавой!.. Стоой, Ююдо!

   Но чудище уже твердой поступью направилось в сторону важной слободы, нещадно чадя и гневно размахивая булавой на хвосте. Оставалось только удивляться, как он дорогу находит!

   Якобус побежал следом и, если честно, ему даже втайне было приятно, что защита пришла с такой неожиданной и сильной стороны – прямиком из дальней пещеры, и целое Чудо-Юдо взялось ему помочь.

   В важной слободе уже многие проснулись и осторожно выглядывали из окон.

– Ктоо тут нам мешааает?! – внушительно проревело Чудо-Юдо, выпуская столбы дыма. Все головы у окон тут же попрятались.

– Ну, если честно, то особенно Усач, – нехотя признался Якобус.

– Сейчас я твоего Усача шугану, как следует! – заявило Юдо!

– Чудо, давай я с ним сам разберусь, а то мы тут всех сейчас перепугаем! – вдруг решился Якобус, наливаясь смелостью, как чашка горячим чаем. – Я знаю, где он живет, – поговорю с ним по-людски.

– Давай вместе поговорим, – не унималось Юдо, – показывай, где твой Усач прячется!

   Якобус подвел его к дому, что на улице Бледного Карпа, который ничем не выделялся среди других.

– Усаач, выходи! – протрубило Чудище на всю слободу. Вокруг никто не шелохнулся.

– Выходи, подлый трус! – грозно повторил он, заглядывая всеми головами в зашторенные окна. В важной слободе стало так тихо, что было слышно, как улепетывает подальше, испуганно пища, маленький комарик.

   Тут вдруг из дальнего окна высунулась заспанная физиономия Усача. Он спросонья заморгал своими рыбьими глазами и недовольно уставился на Якобуса. Так, что наш гончар даже растерялся слегка.

– А вы кто? – высокомерно спросил Усач, – подслеповато вглядываясь в задымленную улицу и втягивая ноздрями запах гари.

   Якобус вдруг увидел Усача другими глазами – странный он, небольшой такой, и важности в нем с гулькин нос, – только и может, что на людей сверху вниз смотреть, пока они его всерьез воспринимают. За спиной же стояло, гневно пыхтя, Чудо-Юдо, и это придавало сил и мужества.

– Я гончар Якобус, создатель статуи Чуда-Юда, – внушительно сказал Якобус, распрямляясь и успокаиваясь.

– Не помню такого, – поморщился Усач и хотел захлопнуть окно.

– Сейчас запоомнишь! – вдруг не выдержало чудище, – Ты мне уже надоел, Усач!        Будет моя статуя стоять, где он скажет, – Юдо махнуло одной из голов в сторону Якобуса, – а если будешь квакать, я тебя вместо карася поджарю, понятно? Понятно?!

– Эээ… Мм… Ого! – Усач наконец разглядел в дыму Чудо-Юдо и его глаза округлились от удивления. – Я вообще-то ничего против не имею, мне ваша скульптура даже понравилась, – вдруг выдал он, – просто я не успел еще об этом сказать!..

– Значит так: творение мое будет стоять в ремесленной слободе, и баста! – спокойно подытожил Якобус. – Спокойной ночи, ваша важность.

– Спокнок, карасик, – подозрительно ласково проурчало Чудо-Юдо, слегка надымив.

– Э… Спокойной ночи, господа, – пробормотал Усач, – несколько поспешно закрывая окно.

   Обратно в мастерскую Якобус и Чудо-Юдо шли спокойно. Дым рассеялся, вокруг стояла тишина, нарушаемая только их молчаливым топаньем. Луна освещала две фигуры, создавая причудливые тени на мостовой...

– Я тут чего подумало, – нарушило вдруг молчание Чудо-Юдо, – а вдруг карасик наш забудет про уговор?

– Теперь точно не забудет, – хохотнул Якобус, вспоминая лицо Усача в окне, – да и вообще – я его больше не боюсь, и это навсегда!

– Ладно, веерю, – успокоилось Юдо, – отныне вопрос с важной слободой решеен!

– Юдо, а ты серьезно его поджарить, как карася, собирался? – с опаской покосился на товарища Якобус.

– Воот еще, порох не него тратить, с такими одного дыма достаточно!

   Вернувшись в мастерскую, Якобус, полный надежд и вдохновения, быстро вылепил статую заново. Это было особенно просто, потому что Чудо-Юдо было в прекрасном настроении: оно лапищами непринужденно вымесило в огромном корыте глину и любезно согласилось попозировать. К утру перед гончаром снова возышалась скульптура Чуда-Юда в полный рост, только выглядело оно более добрым, что ли, а его глаза смотрели в самую душу.

– Ну что, я довольно, – заявило само Чудо-Юдо, озирая свою глиняную копию. – Я, конечно, гораздо краше, но этот тоже ничего!

– Только вот теперь не знаю, как такую огромную скульптуру обжечь, – почесал затылок Якобус, – это надо в лес за дровами бежать, – запереживал он.

– Яякобус, ты успокоойся, – что уж я другу не помогу? – патетически провозгласило Чудо-Юдо, раскочегариваясь, – Отойди подальше и смотри, как работает профессионал!

   Тут чудище потянулось, помахало крыльями, примерилось, открыло три раскаленные пасти и мощным, ровным пламенем закрепило навсегда форму скульптуры! А на поверхности глина так запеклась чудесной глазурью, что переливалась всеми оттенками радуги.

– Мдаа! – удовлетворенно продымило Чудо-Юдо, – озирая свою работу, – Вот это я!

– Даа! – восхищенно выдохнул Якобус, не веря своим глазам.

– Лаадно, я в пещеру, – зевнуло чудище, ты зови, если что, дружище!..

   Вот такая история. Ее любят рассказывать в ремесленной слободе, когда кто-то хочет сдаться и перестать делать чудеса. А там на центральной улице теперь целая аллея – есть и Чудо-Юдо, и Соловей-Муравей, и Кот-Обормот, и много других удивительных творений. Я сам там был и лично видел! Вот вам честное гончарное! А ты-то, кстати, что поставишь в ремесленной слободе?

PS: Вам, конечно, интересно, кто сделал эти замечательные рисунки к сказке?

Их написала замечательная художница, иллюстратор 

ЕЛЕНА ГУЛЯЕВА gulyaevaem.com ,

преподаватель курса рисования "Платяной шкаф"

.